С артистом Сергеем Мигицко интересно разговаривать. Беседа причудливо петляет, но потом все равно возвращается к заданной теме. Но его очень трудно снимать: он все время вертится. Вскакивает, жестикулирует, корчит гримаски… У меня из двух десятков кадров три четверти получились смазанными. Так ведь и актера нелегко разглядеть в наслоении сыгранных персонажей…

— Вы ведь не только служите в театре, но и ведете телепрограмму «Кто в доме хозяин». Когда вы приезжаете в гости, вам кто интереснее — хозяин дома или его любимый питомец? Или собачки и кошечки — это всего лишь предлог?

— Конечно, предмет разговора — не только домашние звери. Хотя животных я и сам очень люблю. Но мне интересно и важно, как человек публичной профессии (это, кстати, не всегда артист, или певец, или балетный — мы разговаривали и с писателями, и с художниками) выглядит в своем доме, как он живет вместе со своей профессией, которой отдает большую часть жизни, с домочадцами и с питомцами. Как они все уживаются. Домашних животных ведь заводят не все. Не каждый возьмет на себя ответственность. Животное — это некий пароль, ключ к человеку. Иногда поразительно, насколько серьезные дяди и тети, фанатично преданные профессии, меняются дома, становятся тонкими, добрыми, сентиментальными. Для меня герой нашей программы — прежде всего партнер. Его нужно услышать, увидеть, вместе с ним порадоваться или погрустить. «О, сколько нам открытий чудных…» — вот программа, собственно, про это.

— Люди, к которым вы приезжаете, не всегда богатые, но большинство — обеспеченные. Могут себе позволить. Получается ли у них обустроить ту среду, которая им соразмерна, в которой им комфортно?

— Я никогда не смотрю на архитектуру. Хотя душа человека, конечно, воплощается в доме. Не хочу конкретики, не буду называть имен. Есть среди героев нашей программы те, кто городу предпочитают природу. И они стараются селиться там, где природа торжествует, и не так, чтобы калитка к калитке; открываешь окно: «Здорово, Леня, как дела?»
Я видел дома, устроенные в гармонии с природой. Не обязательно дворцы, но зато рядом грибной лес, речка. Кое-кто идет дальше: разводит на участке всякую живность, например кур. У одной известной журналистки — целый хутор. Кони, козы, собаки самых разных пород и мастей. Мне это нравится больше.
Я в Москву первый раз попал в десятом классе. Я был ошарашен, просто голова ушла в плечи. Город давит. А второй выезд — сразу в Питер. Поехал поступать в театральный. Это были довольно сильные впечатления, отрыв от всего привычного. В Одессе три четверти города — у моря. Если его не видно, то хотя бы слышно, его дыхание чувствуешь. А в Очакове, где я проводил лето у одной из бабушек, — плавные переходы. Море, потом лиман, степь, кукуруза, бахча… Хатки. Заходишь в хату с 35-градусной жары — а там максимум 18. Как объяснить? Мое детство далеко уже позади, но я до сих пор кожей помню эту прохладу украинской хаты. В шесть утра тебя выволакивают на рыбалку, и тут солнце начинает полоскать огород, и запах идет такой, что ни один французский парфюмер не воспроизведет.
Вот, наверное, с тех пор я люблю единство жилища и природы. Мне не нравится, когда жилье тесно натыкано. Наверное, и в этом есть свой шарм, и кому-то он близок, но я люблю, чтобы вот… (кукарекает) и речка.
У моего армейского друга есть дом в деревне, в Вологодской губернии. С баней. Если сильно разбежаться — то из баньки через 5 секунд окажешься в речке. Это для меня важно.
Возвращаясь к моей программе — удивительно, когда люди не побеждают природу, а уживаются с ней. И мне это дорого.

— Человек, живущий, скажем, в съемной квартире, и тот, у кого собственный дом, — они отличаются?

— Мы играли пьесу Гарольда Пинтера. Супружеская бездетная пара двадцать лет живет в доме. У них даже соседей нет. И они придумали такую игру: он каждый раз приходит к жене в другом образе. То заезжий хиппи, то байкер, у которого сломался мотоцикл, то беглый преступник. Они хотят чем-то наполнить этот пустой монотонный дом. Придумывают друзей, соседей... Такое автономное существование дается непросто. Дом требует наполнения.
У меня вот пока нет возможности построить собственный дом.

— А хотелось бы?

— Такая мечта есть… Вот финны — те любят тишину и одиночество, им не тяжело. Мы жили в одной финской семье больше недели. Домашние устои! Ровно в 7 утра, как солнце начинало вставать, я бежал в лес, где грибов больше, чем муравьев в муравейнике. И хозяева ценили мое раннее пробуждение, потому что остальные наши спали. Я вставал — и уже пахло кофе, хозяин дома (он знает русский, учился в Питере) уже сидел за столом с чашкой кофе и утренней газетой, «Хельсингин Саномат».
Каждый день — в семь утра… Потому что так заведено.
В квартире у меня есть любимое место — небольшая комнатка, метров 10. Там у меня фотографии, премии, мелкие реликвии, но я там редко бываю.
В предыдущей квартире я все время проводил на кухне. Она была пятиугольная и крайне уютная. Маленький телик, книжка, футбол показывают, чайник на плите кипит. В квартире тоже есть любимые уголочки, обжитое пространство. Но ведь не скажешь: «Я это сделал». Говорят, человек должен посадить дерево, построить дом. Ведь не скажешь: должен купить квартиру…
Дом — это то, что на природе. Не нужно выходить из квартиры, спускаться в метро, ехать на Финляндский, садиться в электричку до Сестрорецка. Вышел — и… (кукарекает). Зато квартира — близко от работы. От природы до нашей работы, как правило, нужно все-таки добираться, проделывая все то же, но в обратном порядке. Артист должен выкладываться. Это не так все просто дается…
И дом, и квартира должны быть обжитыми и теплыми, в них должна быть душа.
В Одессе у нас была квартира, по нынешним меркам далеко не хоромы. А тогда говорили: «Ну, Мигицко, вы живете!» Что такое — «живете»? Заходишь — большая комната. Из нее дверь в комнату поменьше. В ней жили папа и мама. И еще была «темная» — без окон, в ней обитала бабушка. И кухня, как кишка, но отдельная. Там кипела жизнь, на кухне готовились вкусности, мы приходили из школы, родители с работы, садились за стол, рассказывали… А в выходные — сначала только по воскресеньям, потому что ведь была еще «шестидневка» — папа с мамой шли в кино, ты оставался один, залезал в библиотеку… И был еще свой балкончик, с лесенкой, ступенек десять. И здесь была гармония. Здесь было весело, дружно и вкусно.
Когда квартиру хотят похвалить, о ней говорят — «дом». Дом должен быть теплым.

— На севере у вас есть любимые места?

— Я люблю Вологодчину. Лес, река, озера, много храмов, монастырей. Валаам, Пушкинские Горы… Я недавно там побывал — раньше, к своему стыду, не приходилось как-то. Съездил — и влюбился.
Конечно, среди любимых кусочков нельзя не назвать Карелию. Я служил в Хиитола, в мотострелковых войсках, военная специальность — пулеметчик. Это за Приозерском, дальше к Кузнечному. Красивейшие места!

— Сейчас дом нередко становится знаком статуса. Как вы к этому относитесь?

— Я к этому не отношусь. Кому-то нравится так жить — и на здоровье. Хочется играть в статус — я ничего не имею против. Но мне это не близко. Думаю, Петербург, притягивая людей, неизбежно будет обрастать кольцом жилых пригородов. Москва уже обросла и расползается все дальше.
Мне нравится загородная жизнь. Я бываю у друзей. Так сложилось, что многие мои друзья живут за городом. Рыбалку люблю, но выезжать получается редко. Профессия отнимает много времени. Но осенью — обязательно, даже в самые цейтнотные периоды — пару-тройку дней для грибов.

— Вам ближе дерево или камень?

— Конечно, лучше дерево. Я вообще люблю все натуральное. В детстве, когда мы жили в мазанках, я видел, как это делается. Лепили саманный кирпич. Глина, солома, навоз, все это месили ногами, потом сушили на солнце.

— Если вас попросили бы мысленно нарисовать домик для себя…

— Я не страдаю гигантизмом. Ничего такого на 800 метров, конечно, не строил бы. К сожалению, у меня нет архитектурного дара, я и рисую-то плохо. Но если начинать со входа — должна быть застекленная веранда. Много света, много солнца, но чтобы теплая, чтобы и зимой можно было чай пить. Две спальни, для себя и для детей, — больше не нужно. Гости могли бы лечь и на веранде. И обязательно выкроил бы место для русской баньки. Мне нравится, как строят финны. Они с домом дружат, и у них нет ничего лишнего. Нравятся и старые комаровские дачи, с такими резными финтифлюшками. В Одессе я был на старых профессорских дачках, немного похоже. Хотя я, конечно, не специалист по дачам — я специалист по друзьям.

— Чем отличается дачник от домовладельца?

— Мне трудно судить: я не был в шкуре домовладельца. Вот в шкуре дачника — сколько угодно. Дачник — это хиппи! Солнце, море, поиграть на гитаре, погоняться ночью за луной по дорожке. С теми, у кого хозяйская жилка, бывает непросто. У меня есть товарищ — замечательный парень, умница. У него дом в деревне. Он меня прекрасно принимает. Но я однажды, копая червей для рыбалки, нечаянно залез на какую-то грядку…

— Побил?

— Нет. Но обиделся. Потому что человек, который создает что-то своим трудом, любит то, что он создает. А тут приезжает городской «чудак» и начинает лезть куда не надо.
Я знаю и тех, кто ничего не делает у себя на участке. И не хочет, и сто лет им это не надо. Но есть другие. Они обихаживают каждый клочок. Люди среднего достатка придумывают прудики, цветники, высаживают какую-то клубнику особенную. Крыжовник чеховский… Это здорово. И привет им из моего украинского детства!
Я когда просыпался в украинском селе, выходил, извините, до ветру, в полпятого — уже спины на соседнем огороде. Я шел досыпать, потом убегал куда-то шляться, возвращался вечером — они все там же.

Дмитрий Синочкин,
журнал «Пригород», март 2010